Тихое, едва ощутимое гудение лифта, поднимающегося на средние этажи достаточно высокого отеля, совершенно точно не мешало постояльцам, как и положено в приличном обществе. Англия за столько прошедших лет так и не смог понять, нравится ему это или нет. Мерное гудение и плавный подъем практически не ощущались, создавалось неприятное ощущение, словно бы ты застрял посреди шахты, и непонятно: то ли через пару мгновений облегченно выйдешь на своем этаже, то ли ещё несколько часов проторчишь в этом чуде техники, пока диспетчера не вызволят из заточения. Перспектива малоприятная.

Артур поднял взгляд на табло, расположенное над панелью с кнопками этажей. Стрелка оптимистично указывала вверх, цифры медленно сменялись одна за другой. Не застрял всё-таки. Скоро будет на своём этаже. Неплохая новость на сегодня. Взгляд невольно вернулся к панели, а губы представителя Великобритании тронула едва заметная улыбка: он вспомнил о старых поверьях, в которых что в отелях, что в гостиницах, что в домах - нигде не делали тринадцатый этаж. Плохая примета. Однако на этой панели подсвеченная оранжевым кнопка-глаз с выбитой рядом цифрой "13" оказалась на месте, загадочно мерцая. В прочем почему загадочно, может, электричество перебоило, но недостаточно сильно, чтобы лифт застрял.

Дверцы плавно разъехались в стороны под аккомпанемент мелодичного звонка. Прибыли, дескать, для тех, кто не увидел. Англия вышел из лифта, и, задержавшись в небольшом помещении, отделявшем пассажирский и грузовой лифты от общего коридора, посмотрел в висящее на стене зеркало. Не нужно было быть провидцем, чтобы заметить в зеленых глазах вселенскую усталость и немой вопрос: "ну вот какого черта?"

Совсем недавно, может, минут сорок назад, завершились очередные переговоры. Артур был сыт по горло всей европейской шайкой-лейкой, о чем и непрестанно говорил в последние месяцы. Нет, за каким-то чертом его продолжали пытаться удержать. Германия - и тот пошел на мелкий шантаж, предположив, что может закрыть свои дочерние автомобильные компании на территории Великобритании, раз уж "сотрудничество приобретает столь невыгодный оборот".

"Сотрудничество, понимаете ли, — про себя фыркнул Кёркленд, отводя взгляд от зеркала. — Ну, да. Сотрудничество".

Англия прошёл в распахнутые двери общего коридора. Весь отель был отделан под тёмное дерево, что создавало ощущение тепла, исходящего прямиком от стен. Молочно-кремовые обои мягко подсвечивались бра, равноудалёнными от строгих одинаковых дверей номеров.

Задумавшись, Артур, не глядя на номер двери, открыл её, помня на автопилоте, что не закрывал, когда уходил на переговоры. Дверь действительно мягко поддалась, даже не скрипнув, но не потому, что постоялец её опрометчиво не закрыл до этого, а потому, что это был вовсе не его номер. В носу защекотал лёгкий запах женского парфюма, явно дорогого парфюма. Кёркленд озадаченно нахмурился, а потом сообразил, что такой запах может стоять только в одном месте. Скорее всего, он попал в номер француженки. А ведь и правда, теперь, стоя на пороге в замешательстве, Англия вспомнил, что их номера действительно соседние.

Вот же... незадача.

— Прошу прощения, — пробормотал он, скорее, из вежливости, досадуя на собственную оплошность.

Опустив взгляд, Артур шагнул назад, намереваясь покинуть номер, в который едва не ворвался столь бесцеремонно.

Англия мог бы спокойно уйти, не потревожив того, кому принадлежал номер, однако то ли звезды на небе сложились как-то не так, то ли для неспокойного дня должен был быть достойный неспокойный вечер, но извиниться и вернуться к себе Артуру было не суждено. По крайней мере он не ошибся в том, что номер принадлежал именно Франсуазе, и сейчас он даже не мог сказать определенно, хорошо это или плохо.

— Артур, дорогой, какой сюрприз. Но ты мог хотя бы постучаться. До чего нынче настойчивые мужчины.
— Переходи на девушек, если напрягает излишнее мужское внимание, — резонно откликнулся Англия. Он слегка приподнял голову, посмотрев вглубь коридора, но постоялица не удосужилась к нему выйти. — В следующий раз пришлю почтового голубя.

А учитывая, что голубей, обученных носить письма, в современном мире практически не осталось от слова "совсем", Франции пришлось бы достаточно долго ждать подобного рода предупреждения о визите. Тем не менее, девушка все-таки решила встретить своего незваного гостя, и вышла в коридор. Британец, мельком окинул её взглядом, заметив расслабленную позу, прижатую к груди книгу и шелковый халат, уже успевший сменить дневной наряд.

— Выглядишь не очень.
— "Не очень" я выглядел в июне сорок четвертого, — усмехнулся Артур и кивнул в сторону внешнего вида Франсуазы. — Не помешал? Или зашел бы чуть позже, и застал более пикантное зрелище?

Не то что бы Англия на это рассчитывал, но вид Франции явственно говорил о том, что она не ждала никаких гостей, и, скорее всего, вообще собиралась ложиться спать. Что же, женщины имели право на свои маленькие слабости, а Кёркленду ещё было слишком рано отправляться на боковую.

"Как бы переутомление не подхватить", — рассеянно подумал он, памятуя о проблемах со сном.

У Франсуазы, видимо, были иные планы, нежели сон. Её полувопросительная-полупредлагающая интонация не предполагала каких-то острых комментариев в ответ.

— Заходи.
— С твоего позволения.

Артур мог бы и отказаться, и никто его в этом бы не обвинил. Но, раз уж так бесцеремонно ворвался в чужой номер — что ещё один тончайший намек на необходимость сначала удостовериться, а потом делать — да ещё и получил приглашение, то почему бы и нет. Возможно, вечер вдвоем с француженкой, когда можно не прикрываться вежливостью и искренне говорить обо всём, пойдет только на пользу уставшему от взаимных попыток притереться к другим мозгу.

К черту, к черту наигранную вежливость и попытки найти компромисс, который устроит всех. Проблема в том, что для гордого Англии компромисс Европы не менял ничего, и это было неприемлемо.

Кёркленд перешагнул порог номера отеля и прикрыл за собой дверь, но засов закрывать не стал, посчитав, что это будет выглядеть слишком странно. Зато не исключает возможность, что сюда может залететь кто-нибудь ещё, кто, точно так же, как и он, банально перепутает двери номеров. Артур наклонился и парой движений развязан тонкие тянущиеся шнурки туфлей, по фасону больше напоминающих кроссовки. Вроде и официальные, а вроде и удобные. Выпрямившись, он разулся, банально поочередно наступив носками на задники туфлей.

Сделав пару шагов к девушке, британец устало спросил:

— Угостишь чем покрепче?

Из чего покрепче во время переговоров был только черный крепкий кофе без сахара. Кажется, из-за напряженной обстановки, никак не желающей сдвигаться с мертвой точки, его пили даже те, кто в принципе кофе не любил. Поэтому сейчас Англия бы не отказался от виски. Или того же вина. Уж в винах Франция точно разбирается.

— Сейчас, кажется, мне сойдет что угодно.

Артур прошёл в комнату, из которой до этого вышла Франсуаза. Искусственный свет ламп, благо, не раздражающий белый, а желтый, не резал глаз. Накидка на одном из кресел была слегка помята, поэтому, рассудив, что это, должно быть "хозяйское", Англия занял соседнее кресло, расслабленно откинувшись на мягкую спинку предмета мебели.

Британец лениво наблюдал за тем, как француженка придирчиво осматривает бокалы. С стороны подобное почти идиллическое затишье любому непосвященному могло показаться странным. Но это только непосвященному. Ценители тонких шпилек в адрес других сразу бы поняли прелесть хождения по грани между взаимной вежливостью и возможностью исподтишка пощекотать другого кончиком кинжала ехидного уточнения прямо под рёбрами.

— Что угодно и будешь пить.
Артур хмыкнул, ничего не ответив, и на секунду устало прикрыл глаза. Что ж, этого и стоило ожидать. Да только "гостеприимная" хозяйка номера все равно не позволит себе упасть лицом и подаст что-нибудь более или менее приличное из того, что есть. Англия сомневался, что в барах отеля есть нечто на самый привередливый вкус, разве что если очень хорошо попросить бармена в ресторане первого этажа. Но и травить постояльцев для владельцев отеля дело далеко не прибыльное.

Заметив, что Франсуаза целенаправленно подходит к занятому им креслу, Артур убрал руку с подлокотника, прежде чем девушка удобно на нём устроилась с бутылкой и бокалами в руках. Приподняв подбородок, отчего светлая макушка потёрлась о высокую спинку кресла, Англия пригляделся к бутылке, в которой плескалось тёмное содержимое.

— Выглядишь не очень. И да, дорогой, тебе бы только пикантные зрелища? Не слишком ли много капризов?
"Любой каприз, да за мои деньги, м?" — мысленно ответил на вопрос Англия. Фраза, конечно, общеупотребимая, однако, Артур слыл джентльменом, а Франсуаза, пусть и... Франция, все же леди.

— Не в твоем исполнении, милая, - вместо этого произнёс вслух Кёркленд, забирая из рук Бонфуа штопор и бутылку.

Британец приподнял ногу, и опустил голень на колено другой ноги. Пусть сидеть так и не считалось приличным в обществе, зато это было весьма удобно. Поставив бутылку между ног на сидение кресла, Артур подцепил фольгу на горлышке и, аккуратно сняв её, прижал безымянным и мизинцем и к ладони, чтобы не тянуться к тумбе.

— А со стороны девушек мне внимания и так хватает. Про тебя сказать такое сложно.
Англия лишь фыркнул на это довольное мурчанье. Если вокруг него не вьется толпа девиц любых возрастов, это еще мало что значило. Или, наоборот, очень многое, смотря, с какой стороны подойти к вопросу. Сказать, что Кёркленд совсем обделен вниманием, значит, нагло наврать, но не отказывать же француженке в удовольствии поддеть своего гостя. Тем более, что взаимная пикировка только подогревала интерес к вину и дальнейшему общению.

Вкрутив штопор в пробку, для удобства придерживая бутылку свободной рукой, Артур нажал на ручки, чтобы выдернуть преграду из горлышка. Потянувшись вперед, он поставил бутылку на тумбу, положил рядом смятую фольгу, а сам откинулся обратно на спинку кресла, чтобы скрутить пробку со штопора. Все-таки нельзя оставлять вино открытым, чтобы оно не выветрилось.

— Артур, ты такой упрямый, честное слово.
— Я всего лишь отстаиваю свои интересы, - пожал плечами Англия.

Скрутив, наконец, пробку, он зачем-то пригладил пальцем оставшуюся дырочку, и отложил штопор на тумбу. Забрав вместо этого бутылку, Кёркленд разлил вино по бокалам, наполнив их примерно на треть. Поставив сосуд на место и прикрыв горлышко пробкой, Англия взял оба бокала и с удобством устроился в кресле, протянул один Франсуазе, а второй оставил себе.

— Я, может, и упрямый, да каждый из вас всех не лучше. — Артур перевёл взгляд на содержимое бокала, наблюдая за тем, как вино оставляло едва различимые розоватые разводы на стенках, которые тут же совсем блекли и исчезали. — Каждый, включая меня, думает о своей выгоде.

И это, в своем роде, правильно. Если бы каждое воплощение страны не представляло интересы, в первую очередь, правительства и народа, что бы оно тогда за воплощение такое было. В последнее время Англию часто одолевали мигрени на этой почве — желания народа не всегда сходились с мнением правительства — и это только подталкивало его закончить поскорее с неприятными событиями.

— Душа моя, мне не надо рассказывать очевидные истины, я не два дня живу на свете.
Да уж, действительно. Артур хмыкнул, качнув головой, но не стал отвечать, тем более, что Франсуаза уже продолжила свою пространственную речь. Стеклянные бока бокала, остывая из-за содержимого, приятно холодили кончики пальцев. Англия прекрасно знал, что такие по всем правилам этикета держатся за ножку: смотрится эстетичнее, и тепло пальцев не влияет на общую температуру. Но сейчас ему, право слово, было все равно, что и за какое место держать. Мозг мечтал забыться в приятной слегка рассыпающейся дымке, не действующей на ясность сознания и способность здраво говорить. Вряд ли Франция бы образовалась, если бы Англия прям вот с ходу налакался до состояния не стояния. Однако, с одной стороны, радовать Бонфуа Кёркленд изначально не собирался, с другой же стороны: с одного бокала уж точно не напьёшься.

— Но помимо выгоды существует еще и удобство, и собственное удовольствие. И если бы, ах, если бы… какие вы, англичане, все упрямые.
Артур вопросительно поднял взгляд на Франсуазу, словно собираясь спросить: ну вот ты серьёзно? Кое-кто на полном серьезе утверждал, что воплощение не имеет своего характера. Что это комбинация самых распространенных черт всего его народа. Что ж... Кёркленд мог бы назвать кое-кого поупрямее себя, но упоминать своих братьев особого желания не было.

— Если бы что, "если бы"? — вместо этого переспросил Англия, даже не особо надеясь на ответ. — Может, для меня удовольствие наблюдать за тем, как они хотят, да не могут.

И ведь действительно: в какой-то мере британец каждый раз с мстительным удовольствием наблюдал за попытками "отца Евросоюза" примерить всех и вся, да еще и по всем фронтам сразу. Нет уж, Германия, так просто, оно ничего не дается. У Самого Англии, вон, несколько братьев, и, когда они встречаются под одной крышей, сложно сказать, не наступит ли мини апокалипсис для британской семьи в следующие пару часов. Что уж говорить о "загнанных под одну крышу" европейских странах, которым надо как-то подчиняться общим для всех правилам. Конфликты неизбежны.

Тем не менее, Артур тоже приподнял бокал, слегка стукнув крутым боком по боку бокала Франсуазы. Раздался едва слышный чистый звон, вызвавший прилив удовлетворения.

"Вот так оно и надо".

— Твое здоровье, дорогой, очень сложно сказать, что ты сейчас в рассвете сил.
— Все, ждете, когда я исчезну? —беззлобно потянул Англия, поднося бокал к лицу. — Долго ждать придется. Тварь я живучая.

Строгое вино, с не лучшим, но достаточно сносным вкусом. Резковато, а фруктовые нотки едва чувствуются. Артур посмотрел на "глянцевую" поверхность, отражающую свет от лампочек под потолком. Пожалуй, он даже не жалеет, что ошибся дверью.

— А со мной все будет нормально. Как только все утрясется.

Англия произнес это, скорее, на воздух, как что-то, потраченное впустую. Разумеется все будет нормально. Разумеется "как только". Насколько он мог видеть, все давным-давно решилось. Просто кому-то нравилось тянуть резину.

— А свозишь меня, как время будет, в Шампань? — резко развернул тему Кёркленд, как-то даже особо над этим не задумываясь. — Уверен, там выбор получше, чем в этом нечастном баре. Хоть чем-то возьму, раз зрелища мне не обломились.

Артур, конечно, выпить не дурак. Но и подкинуть ответную шпильку не дурак тоже. В конце концов, он видел и то, как Франсуаза демонстративно поправляла халатик. Почему бы и не подразнить девушку, пока есть почти что мирная возможность. Забывал Кёркленд только о том, что Бонфуа, вспылив, и выгнать его может, опустошать бар в собственном номере в гордом одиночестве.

Англия может и ожидал, что есть вероятность получить за столь странное предложение, но вместо этого увидел, как Франция залилась смехом. Такая реакция была даже лучше, и Кёркленд немного качнул головой, кивая самому себе. Ох уж эти девушки. Никогда не поймешь, что у них на уме. Тем более, что Бонфуа только вот недавно сетовала на упрямство некоторых представителей Соединенного Королевства, которые не дают другим странам жить в своё удовольствие. Но в одном она была права: ждать бесполезно, а дело с мертвой точки практически не двигалось. Оставалось гнуть свою линию из чистейшего любопытства, кто сломается первым.

Помнится, однажды даже Америка возмутился, что все-то у Англии не так. Даже автомобильное движение: весь мир давно перешел на правосторонее, а только Артур и Кику продолжают сохранять левосторонее. И тут уж как знать: привычка или глупое моральное удовлетворение от того, что даже мелочи делаются по-своему.

— Весной, милый, весной. Я, ты и очаровательный домишко. Тебе там понравится, я об этом лично позабочусь.
Заразительный, красивый смех Франсуазы заставил улыбнуться и Артура. Вот уж действительно: он и Франция в одном доме (на спорной территории, которую Артур в шутку все еще примеривался забрать, нервируя этим Франциска), распускающаяся весна и обещания приятного времяпрепровождения. Сказка да и только. Скорее, приблизительно через пару дней изящная посуда превратится в осколки жарких споров, пышные цветы на подоконниках завянут от витиеватых выражений, а кусты роз в саду обзаведутся не эстетическими ограждениями из пустых винных бутылок.

— А ты, главное, приедешь? А то никого не порадует новость, что такой выдержанный джентльмен бросает слова на ветер. И, знаешь, приятно понимать, что ты так сильно хочешь произвести на меня впечатление.
Артур слегка повернул голову, наблюдая, как смех застывает на губах Франсуазы, а сама девушка мечтательно прикрывает глаза, словно вспоминая о чем-то очень и очень приятном. Спрашивать неприлично, да и Артур не был уверен, что хотел бы лезть в мечтания француженки. Как известно, французы — народ такой, с сюрпризами. Потом захочешь — да забыть не сможешь.

— Джентльмен не бросает слов на ветер, — негромко ответил Англия. Приподняв свободную руку, он коснулся пальцами плеча девушки и, то ли в шутку, то ли всерьез, поправил халатик, стараясь сохранять беспристрастное выражение лица. — А мне приятно, что ты уже пытаешься произвести на меня впечатление.

Мягко выделенное "уже" и лукавая полуулыбка, за которой последовал взгляд глаза в глаза. Маленький обмен любезностями.

— Следующий тост за тебя? — выкрутился британец, а затем поднес бокал к губам и сделал очередной глоток.

"Хотя идея с уединенным домиком мне нравится", — лениво подумалось ему, стоило представить, сколько будет мороки с правительством и ежедневными делами, которыми, кроме него, заниматься некому.

— И только без Франциска, прошу тебя, — усмехнулся Англия, слегка покачав бокал из стороны в сторону, наблюдая, как плещутся на дне остатки вина. — Вас и по отдельности иногда бывает слишком много.

И где-то глубоко внутри субстанции, называемой душой, британец мог признать, что без его переврагов-недодрузей существование превратилось бы в череду ничем не отличающихся друг от друга дней. Давно миновали подлые времена, когда всадить кинжал под ребра считалось нормой, а умереть с пулей во лбу — благородством. Теперь все это заменялось словами и осторожными танцами взаимоотношений, именуемых политикой.